В конце сыропустной седмицы, то есть недели, за которой следует начало Великого Поста, наступает Прощеное воскресенье – один из очень важных дней в жизни каждого, кто намерен приготовиться к сорока постным дням и еще семи для Страстной седмицы, чтобы потом, в Светлое Христово Воскресенье – на Пасху Великую услышать: «Христос воскресе!» – и с радостью воскликнуть в ответ: «Воистину воскресе!»
Чин прощения совершается в церквах в канун Великого поста после окончания вечерни. Первые свидетельства о его служении в монастырях России нашлись в русских монастырских Обиходниках и архиерейских Чиновниках, где записывался установленный ход богослужений, и принадлежат XVI – XVII векам. Более ранних сведений об этом пока нет, но известно, что этот трогательный чин возник из уставного чина прощения, который в более раннюю пору совершался ежевечерне. Чин прощения совершается и в католичестве, естественно, с некоторой разницей в его уставном проведении.
Истоки этого церковного чина в истории христианства мы находим в Житии преподобной Марии Египетской. В египетской церкви, в Иорданском монастыре у отшельников был обычай в последнее воскресенье перед началом Великого поста просить прощения друг у друга, а затем, по благословению игумена, удаляться в пустыню на все сорок дней поста, до Вербного воскресенья, чтобы, вернувшись на Страстную неделю, вместе встретить праздник Пасхи. Но так сердечно и будто навсегда монахи прощались и просили прощения у Бога и между собой всей братией перед сорокадневным испытанием еще и по той причине, что из пустыни возвращались не все: кто-то мог погибнуть от голода или жажды, кто-то попадался диким зверям, которых в те древние времена в пустыне было можно встретить гораздо чаще, чем сейчас. Отшельнику надо было уйти с облегченным сердцем, знать, что не оставляешь обиженных тобою и сам – прощен и отпущен.
Так и на Руси исстари повелось, что, вернувшись из храма после вечернего богослужения с чином прощения, люди ходили от дома к дому, и всех знакомых, особенно тех, кого обидели, просили простить их. Родители не стеснялись просить прощения у детей, а дети, конечно, у родителей. В дореволюционные времена господа просили прощения у слуг, а те в ответ у них. Это всегда был великий урок посрамления человеческой гордыни, урок смирения, и плоды его великолепны.
В описаниях этого дня встречаем такие тексты: «Старший и властный просил прощение у последнего и ничтожного. С закатом солнца, но до того как погаснет вечерняя заря, ходили православные из дома в дом, с преклоненной головой, тихим голосом выпрашивая прощение, особенно у тех, кому чаще других наносили в этом году обиды и огорчения, покорно кланялись в ноги и покорно ожидали отпущения поцелуем в уста, а на слово ″Прости меня″ отвечали ″Бог простит, меня прости″».
В современном богослужении в наших церквах чин прощения совершается по той же уставной традиции. По окончании вечерни настоятель выходит на солею с напрестольным Крестом и произносит, испрашивая прощения у духовенства и всех, кто находится в церкви: «Благословите, отцы святии и братия, и простите ми, грешному, елика согрешил в сей день делом, словом, помышлением и всеми моими чувствы», и совершает земной поклон. Все в ответ кладут и ему земной поклон со словами: «Бог да простит тя и помилует, отче святый. Прости и помолися и о нас, грешных». Затем все, начиная со священнослужителей, подходят к настоятелю, целуют Крест, просят прощения: «Прости меня!» – «Бог простит, и ты меня прости!» Все из народа, кто стоит в храме, обращаются с просьбой о прощении к каждому, кто стоит в народе, даже с кем не знаком, хотя в общинах, уже сложившихся, многие знают друг друга в лицо. Этот удивительный, трогательный чин раскрывает сердца. Часто на глазах у многих видны слезы, даже у мужчин влажнеют глаза.
Если вдуматься в смысл чина прощения, то он, вроде такой простой и немудреный, оказывается очень важным для приготовления души к началу Великого поста, и со временем он приобрел еще более глубокий духовный смысл. Обида, неприязнь к ближнему, даже равнодушие, безразличие к знакомым и даже незнакомым – это разрыв внутренних, сердечных связей. И когда, если искренне, с пониманием, какие слова произносишь, говоришь кому-то: «Я тебя прощаю», это не просто снисхождение – мол, ладно, так уж и быть, я человек незлопамятный, великодушный, чего уж там. Такое «прощение» с истинным ничего общего не имеет. «Я тебя прощаю» – это значит: «Я принимаю тебя обратно в свою жизнь, с радостью возвращаю тебе по какому-то обстоятельству утраченные тобой мои любовь и доверие, мы снова – вместе». Нам ли, объединенным во Христе единой верой, не списать друг другу долги, иначе как нам вместе жить в Духе Божием, если сердцами мы разъединены? О том же говорит Сын Его, обращаясь к Богу Отцу в Господней молитве: «… и остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим...» «Остави» на церковно-славянском означает – прости, «…ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец наш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (Мф. 6, 14, 15).
А как можно просить прощения у Бога, если не простим сердечно сами? И будет ли искренней просьба о прощении к Самому Богу, если к тем, кто рядом, нам трудно обратиться, испрашивая прощения: то ли духу не хватает, то ли мешает амбиция.
Оттого так важен в канун Великого поста этот скромный, но полный глубочайшего духовного значения чин – чин прощения: он отворяет в нас клапан той любви, милосердной, всепрощающей, которой мы сами ждем от Господа, когда говорим «Прости!» уже Ему. Перед Ним – каждый про себя, наверно, это знает – у нас долгов гораздо больше, чем перед теми, с кем мы сталкиваемся в нашей повседневной жизни. Когда мы просим прощения как верующий у верующего – мы стремимся вступить в Великий пост всем Церковным единством.
Если же лично для нас, живущих в обществе, как в общем доме, к этому числу прибавить еще и тех, кто, может, и в храм не ходит, не считает это нужным, но совесть подсказывает нам, что мы как-то его задели, чем-то обидели, незаслуженно оттолкнули, – это тоже будет замечательно. Верует человек или нет – в конце концов, не нам судить об отношении к вере того или иного, об этом ведает только Господь Всевышний. А ведь иногда перелистываешь телефонный список на Прощеное воскресенье, и останавливает другое: вот позвонишь, скажешь: «Прости меня!», а тебе в ответ либо формальное, пустое внутри слов: «Бог простит, и я прощаю» или вообще что-то недоверчивое, даже ироническое. И тут надо собраться с духом и сказать себе: неважно, что и как ответят, важно, чтобы в собственном сердце было искреннее желание восстановления межчеловеческих связей, основанных на доверии и любви, и эта, пусть односторонняя, попытка, никогда не пройдет даром, в первую очередь, для нас самих.
Как это прекрасно – прощать! Как это прекрасно – ощутить себя прощенным, и вот с этим чувством душевного умиротворения православные христиане ложатся спать, чтобы проснуться наутро и с чистым сердцем начать первую седмицу Великого поста.
Впрочем, на Прощеное воскресенье – последний день Масленицы возникает некоторая коллизия: как совместить принятый нынче апогей масленичного разгула с тем, что надо бы собраться духовно к вечернему богослужению в канун Великого поста, до которого останутся считанные часы. А в последний день Масленицы в парках и на площадях городов России происходят самые большие гулянья, представления, театрально-зрелищные увеселения на тему «Проводы Зимы», и в воздухе пахнет шашлыком, хотя в сыропустную неделю мясо на столах у православных христиан уже не допускается, а где-то, глядишь, и чарочку поднесут, это перед решением пойти на вечерню-то…
Конечно, как себя вести и где бывать по праздникам – личный выбор каждого. Но тому, кто собирается вечером на богослужение, стоит ли в отданный Богу день следовать обрядам отнюдь не христианским – например, публичному сожжению масленичного чучела и пляскам вокруг него? Возвращение в советское время этого дохристианского обычая со всем его воскресным разгулом, приходящимся на день Прощеного воскресенья, возврат и других древнеславянских обрядов, совпадающих с христианскими праздниками, принятыми на Крещеной Руси, имели идеологическое значение. Так пытались заместить, хоть и формально, по внешним признакам, событиями дохристианской культуры празднества Православия. Это был еще один и, как мы видим, не беспроигрышный способ не дать человеку дойти до церкви, извести в нем веру в Бога через забвение Его под видом воскрешения национальных традиций.
Да, конечно, увеселения, катание с горок, снежки, все веселые зимние забавы – в них нет ничего дурного, и традиции наших славянских предков в меру сохранялись и после Крещения Руси. Тогда Масленица делилась на две части – Узкая Масленица – с понедельника по среду и Широкая Масленица – четыре оставшихся дня. Первые три дня переделывали все дела, работали, а на Широкой – начинались гулянья.
Как и в старину, нам не стоит сегодня совсем отказываться от этого доброго обычая как проявления хлебосольности и гостеприимства русской натуры. Зачем лишать себя возможности на неделе походить по гостям, навестить родственников и друзей, поесть блинов да пирогов, а хозяйкам – похвастаться, чьи блины пышнее да румяней, поделиться рецептами, угощая гостей. Просто подойти к этому надо разумно, как подобает тому, кто готов признать о себе, что он – православный христианин. Кстати, эта неделя сплошная, то есть в среду и пятницу поста нет, поэтому, хоть мясо уже убрано из рациона, зато сыр, масло, сметана, яйца, икра, рыба еще дозволены.
Сыропустная неделя – это хорошее время русской матушки-зимы, когда можно нанести визиты, которые не складывались в году, перед тем как в Великий пост максимально уединиться, создать, насколько это возможно, свою пустыню, ограничив круг общения, чтобы больше свободного времени уделять молитвам, чтению Священного Писания и святоотеческих книг и размышлению о себе, как о существе духовном, о своей жизни с Богом. В общем, выбрать пост себе по силам, убрав из своей жизни то, что можно отнести к излишествам. И над этим тоже стоит подумать заранее, хорошо посоветоваться со священником, с духовником.
Чин прощения совершается в церквах в канун Великого поста после окончания вечерни. Первые свидетельства о его служении в монастырях России нашлись в русских монастырских Обиходниках и архиерейских Чиновниках, где записывался установленный ход богослужений, и принадлежат XVI – XVII векам. Более ранних сведений об этом пока нет, но известно, что этот трогательный чин возник из уставного чина прощения, который в более раннюю пору совершался ежевечерне. Чин прощения совершается и в католичестве, естественно, с некоторой разницей в его уставном проведении.
Истоки этого церковного чина в истории христианства мы находим в Житии преподобной Марии Египетской. В египетской церкви, в Иорданском монастыре у отшельников был обычай в последнее воскресенье перед началом Великого поста просить прощения друг у друга, а затем, по благословению игумена, удаляться в пустыню на все сорок дней поста, до Вербного воскресенья, чтобы, вернувшись на Страстную неделю, вместе встретить праздник Пасхи. Но так сердечно и будто навсегда монахи прощались и просили прощения у Бога и между собой всей братией перед сорокадневным испытанием еще и по той причине, что из пустыни возвращались не все: кто-то мог погибнуть от голода или жажды, кто-то попадался диким зверям, которых в те древние времена в пустыне было можно встретить гораздо чаще, чем сейчас. Отшельнику надо было уйти с облегченным сердцем, знать, что не оставляешь обиженных тобою и сам – прощен и отпущен.
Так и на Руси исстари повелось, что, вернувшись из храма после вечернего богослужения с чином прощения, люди ходили от дома к дому, и всех знакомых, особенно тех, кого обидели, просили простить их. Родители не стеснялись просить прощения у детей, а дети, конечно, у родителей. В дореволюционные времена господа просили прощения у слуг, а те в ответ у них. Это всегда был великий урок посрамления человеческой гордыни, урок смирения, и плоды его великолепны.
В описаниях этого дня встречаем такие тексты: «Старший и властный просил прощение у последнего и ничтожного. С закатом солнца, но до того как погаснет вечерняя заря, ходили православные из дома в дом, с преклоненной головой, тихим голосом выпрашивая прощение, особенно у тех, кому чаще других наносили в этом году обиды и огорчения, покорно кланялись в ноги и покорно ожидали отпущения поцелуем в уста, а на слово ″Прости меня″ отвечали ″Бог простит, меня прости″».
В современном богослужении в наших церквах чин прощения совершается по той же уставной традиции. По окончании вечерни настоятель выходит на солею с напрестольным Крестом и произносит, испрашивая прощения у духовенства и всех, кто находится в церкви: «Благословите, отцы святии и братия, и простите ми, грешному, елика согрешил в сей день делом, словом, помышлением и всеми моими чувствы», и совершает земной поклон. Все в ответ кладут и ему земной поклон со словами: «Бог да простит тя и помилует, отче святый. Прости и помолися и о нас, грешных». Затем все, начиная со священнослужителей, подходят к настоятелю, целуют Крест, просят прощения: «Прости меня!» – «Бог простит, и ты меня прости!» Все из народа, кто стоит в храме, обращаются с просьбой о прощении к каждому, кто стоит в народе, даже с кем не знаком, хотя в общинах, уже сложившихся, многие знают друг друга в лицо. Этот удивительный, трогательный чин раскрывает сердца. Часто на глазах у многих видны слезы, даже у мужчин влажнеют глаза.
Если вдуматься в смысл чина прощения, то он, вроде такой простой и немудреный, оказывается очень важным для приготовления души к началу Великого поста, и со временем он приобрел еще более глубокий духовный смысл. Обида, неприязнь к ближнему, даже равнодушие, безразличие к знакомым и даже незнакомым – это разрыв внутренних, сердечных связей. И когда, если искренне, с пониманием, какие слова произносишь, говоришь кому-то: «Я тебя прощаю», это не просто снисхождение – мол, ладно, так уж и быть, я человек незлопамятный, великодушный, чего уж там. Такое «прощение» с истинным ничего общего не имеет. «Я тебя прощаю» – это значит: «Я принимаю тебя обратно в свою жизнь, с радостью возвращаю тебе по какому-то обстоятельству утраченные тобой мои любовь и доверие, мы снова – вместе». Нам ли, объединенным во Христе единой верой, не списать друг другу долги, иначе как нам вместе жить в Духе Божием, если сердцами мы разъединены? О том же говорит Сын Его, обращаясь к Богу Отцу в Господней молитве: «… и остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим...» «Остави» на церковно-славянском означает – прости, «…ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец наш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (Мф. 6, 14, 15).
А как можно просить прощения у Бога, если не простим сердечно сами? И будет ли искренней просьба о прощении к Самому Богу, если к тем, кто рядом, нам трудно обратиться, испрашивая прощения: то ли духу не хватает, то ли мешает амбиция.
Оттого так важен в канун Великого поста этот скромный, но полный глубочайшего духовного значения чин – чин прощения: он отворяет в нас клапан той любви, милосердной, всепрощающей, которой мы сами ждем от Господа, когда говорим «Прости!» уже Ему. Перед Ним – каждый про себя, наверно, это знает – у нас долгов гораздо больше, чем перед теми, с кем мы сталкиваемся в нашей повседневной жизни. Когда мы просим прощения как верующий у верующего – мы стремимся вступить в Великий пост всем Церковным единством.
Если же лично для нас, живущих в обществе, как в общем доме, к этому числу прибавить еще и тех, кто, может, и в храм не ходит, не считает это нужным, но совесть подсказывает нам, что мы как-то его задели, чем-то обидели, незаслуженно оттолкнули, – это тоже будет замечательно. Верует человек или нет – в конце концов, не нам судить об отношении к вере того или иного, об этом ведает только Господь Всевышний. А ведь иногда перелистываешь телефонный список на Прощеное воскресенье, и останавливает другое: вот позвонишь, скажешь: «Прости меня!», а тебе в ответ либо формальное, пустое внутри слов: «Бог простит, и я прощаю» или вообще что-то недоверчивое, даже ироническое. И тут надо собраться с духом и сказать себе: неважно, что и как ответят, важно, чтобы в собственном сердце было искреннее желание восстановления межчеловеческих связей, основанных на доверии и любви, и эта, пусть односторонняя, попытка, никогда не пройдет даром, в первую очередь, для нас самих.
Как это прекрасно – прощать! Как это прекрасно – ощутить себя прощенным, и вот с этим чувством душевного умиротворения православные христиане ложатся спать, чтобы проснуться наутро и с чистым сердцем начать первую седмицу Великого поста.
Впрочем, на Прощеное воскресенье – последний день Масленицы возникает некоторая коллизия: как совместить принятый нынче апогей масленичного разгула с тем, что надо бы собраться духовно к вечернему богослужению в канун Великого поста, до которого останутся считанные часы. А в последний день Масленицы в парках и на площадях городов России происходят самые большие гулянья, представления, театрально-зрелищные увеселения на тему «Проводы Зимы», и в воздухе пахнет шашлыком, хотя в сыропустную неделю мясо на столах у православных христиан уже не допускается, а где-то, глядишь, и чарочку поднесут, это перед решением пойти на вечерню-то…
Конечно, как себя вести и где бывать по праздникам – личный выбор каждого. Но тому, кто собирается вечером на богослужение, стоит ли в отданный Богу день следовать обрядам отнюдь не христианским – например, публичному сожжению масленичного чучела и пляскам вокруг него? Возвращение в советское время этого дохристианского обычая со всем его воскресным разгулом, приходящимся на день Прощеного воскресенья, возврат и других древнеславянских обрядов, совпадающих с христианскими праздниками, принятыми на Крещеной Руси, имели идеологическое значение. Так пытались заместить, хоть и формально, по внешним признакам, событиями дохристианской культуры празднества Православия. Это был еще один и, как мы видим, не беспроигрышный способ не дать человеку дойти до церкви, извести в нем веру в Бога через забвение Его под видом воскрешения национальных традиций.
Да, конечно, увеселения, катание с горок, снежки, все веселые зимние забавы – в них нет ничего дурного, и традиции наших славянских предков в меру сохранялись и после Крещения Руси. Тогда Масленица делилась на две части – Узкая Масленица – с понедельника по среду и Широкая Масленица – четыре оставшихся дня. Первые три дня переделывали все дела, работали, а на Широкой – начинались гулянья.
Как и в старину, нам не стоит сегодня совсем отказываться от этого доброго обычая как проявления хлебосольности и гостеприимства русской натуры. Зачем лишать себя возможности на неделе походить по гостям, навестить родственников и друзей, поесть блинов да пирогов, а хозяйкам – похвастаться, чьи блины пышнее да румяней, поделиться рецептами, угощая гостей. Просто подойти к этому надо разумно, как подобает тому, кто готов признать о себе, что он – православный христианин. Кстати, эта неделя сплошная, то есть в среду и пятницу поста нет, поэтому, хоть мясо уже убрано из рациона, зато сыр, масло, сметана, яйца, икра, рыба еще дозволены.
Сыропустная неделя – это хорошее время русской матушки-зимы, когда можно нанести визиты, которые не складывались в году, перед тем как в Великий пост максимально уединиться, создать, насколько это возможно, свою пустыню, ограничив круг общения, чтобы больше свободного времени уделять молитвам, чтению Священного Писания и святоотеческих книг и размышлению о себе, как о существе духовном, о своей жизни с Богом. В общем, выбрать пост себе по силам, убрав из своей жизни то, что можно отнести к излишествам. И над этим тоже стоит подумать заранее, хорошо посоветоваться со священником, с духовником.